Франция, 1157 год.

Этим ранним утром Лена проснулась от стука в дверь. Но, откровенно говоря, стуком это назвать было сложно. Барабанили так, что грозили вынести створку целиком.

Сын еще не вернулся с охоты. В свои двенадцать лет он уже предпочитал промышлять в одиночку. Заявив, что так ему больше везет. И мать смирилась. Она была не против его самостоятельности.

Есть вещи, которым ты просто обязан научиться и делать всю жизнь сам. И чем скорее ты освоишь эту науку, тем лучше. Охота, на ее взгляд, была одним из таких умений. Вампир охотится всю свою длинную жизнь. Он питается кровью, а значит, просто обязан уметь охотиться на людей или животных.

— Открывай!

Лена надела длинное темно-синее шерстяное платье и пошла к двери. В избу ворвались пятеро вооружённых вилами и топорами мужиков, среди которых была пара оборотней. Она сразу ощутила это по запаху.

   Первую пару минут Лена даже не осознала, что же случилось. А тем временем ее схватили за плечи и приперли к стене, приставив к горлу острие топора.

— Где твой выродок? — прорычал один из мужчин.

— А что стряслось? — испуганно спросила Елена, сердце ее заледенело и пропустило удар.

Краем глаза она заметила, как на стол швырнули какой-то сверток.

    Ее толкнули в центр комнаты. Оступившись, она сделала два шага, оказавшись у кромки стола, и теперь смогла рассмотреть, что это было — мертвый младенец. Лене достаточно было пары минут, чтобы понять, что ребенок безнадежно мертв, и заметить пару ран на крохотной ручке. А заодно ощутить запах вампира. Она узнала то же, что и пришедшие, убийцей был ее сын.

— Может, его убил другой вампир? — еще попыталась она протестовать. — Который недавно появился здесь…

— Мы проверили в окрестностях, — прорычал мужчина, заросший бородой по самые брови. — Нет тут других вампиров.

— Здесь только два кровососа! Ты и твой выродок! — рявкнул другой, с ненавистью сверкнув глазами.

— Он еще не вернулся... — Поступок сына был для нее неожиданностью, и сейчас вампирша соображала, как защитить свое дитя.

— Найдем — убьем, — пообещал один из угрюмых ночных гостей.

Вампирша на мгновение бросила на него взгляд, взмахнула рукой и поспешно произнесла что-то на непонятном языке — присутствующие замерли. Они словно окаменели, заиндевели. Елена подошла к одному из мужчин, тому, который был оборотнем и главой в деревне, привстала на цыпочки и произнесла ему в самое ухо:

— Не поймаешь...

Оборотень хотел прорычать ей что-то в ответ, но не получилось. В этот момент в дом вошел Андрее.

— Здорово, — восхищенно сказал он. — Это ты его? — Его глаза горели. — Научишь? — он восторженно смотрел на мать.

— Научу, — сухо ответила она, — когда ты научишься нести ответственность за то, что совершаешь. — Недовольно, позволив проскользнуть в тоне ноткам злобы, сказала вампирша. Она подвела Андрее к столу, на котором лежал мертвый ребенок.

— Твое?

— Да я поужинал вечером... — равнодушно пожал плечами он.

— Ты знал, что жители деревни охраняются стаей оборотней. И все ровно сделал это?

— Мама, почему мы должны отказываться от крови людей? — сын возмущенно вскинул на нее глаза. — Их кровь вкуснее, — объяснил он как нечто само собой разумеющееся. — А запах... Их молодой крови сводит с ума, — добавил подросток с таким видом, будто ощутил сейчас вкус этой самой крови.

Елена не стала ни ругаться, ни скандалить. Она поняла, ее сын сделал свой выбор. Он сам решил, чем ему питаться.

А сейчас следовало поторопиться и собраться, пока не исчезло заклинание, и вся деревня не оказалась здесь или, что еще хуже, не спалила весь дом вместе с ними. Андрее очевидно удивило то, что мать ни слова не сказала больше о его поступке и, казалось, приняла его как должное.

А саму вампиршу сейчас волновало то, что теперь придется учить Андрее спасаться от охотников. А следовательно, ему пора постигать магию и науку ответственности. В магии одно неверное слово — и ты получаешь совсем не то, что хотел.

Сейчас они покидали эту деревню и направлялись в соседнюю.

                                                     ***

1357 год Франция. Париж.

Израэль попал в запутанный лабиринт переулков, перекрестков и глухих тупиков, расположенных вокруг старинного кладбища «Невинных», похожий на запутанный кошкой клубок. «Этим улицам не хватает логики», — подумал Хенс, сбитый с толку бесчисленными поворотами и дорогами, приводившими его на одно и то же место. Во Франции он был приезжим — чужаком. Как его занесло в лабиринт этих улочек, он и сам не понял, как и большинство путешественников, которые в бесконечном хаосе улиц малознакомого города. Хенс, вероятно, заблудился бы окончательно, если бы не различил на повороте восьмигранный позорный столб на Рыночной площади, острая верхушка которого резко выделялась своей темной резьбой на фоне еще светившегося окна одного из домов улицы Верделе.

Но чем дольше он шел по переулку, тем больше вокруг него теснилось безногих, слепцов, паралитиков, хромых, безруких, кривых и покрытых язвами прокаженных: одни выползали из домов, другие из ближайших переулков, а кто-то из подвальных дыр, — и все, рыча, воя, визжа, спотыкаясь, по щиколотку утопая в грязи, ползли они, словно улитки после дождя, устремляясь к свету. Он хотел было спросить у какого-то калеки, куда забрел. Но присмотревшись и почувствовав запах, который исходил от нищего, решил промолчать. И поплелся дальше.

Уже с видимым трудом он достиг конца улицы, которая выходила на обширную площадь, где в ночном тумане были рассеяны мерцающие огоньки.

— Onde vas, hombre? — окликнул его паралитик и, отшвырнув костыли, помчался за ним, обнаружив пару здоровых ног, которые когда-либо мерили мостовую Парижа. И так же неожиданно встав на ноги, другой «безногий» нахлобучил на Израэля свою круглую железную чашку, а слепец глянул ему в лицо сверкающими глазами.

— Где я? — спросил тот, ужаснувшись происходящему.

— Во Дворе чудес.

Он и в самом деле очутился в том страшном «Дворе чудес», куда в такой поздний час никогда не заглядывал ни один порядочный человек; в магическом круге, где бесследно исчезали городские стражники и служители Шатле, осмелившиеся туда проникнуть; в квартале воров — этой омерзительной бородавке на лице Парижа, в клоаке, откуда каждое утро выбивался и куда каждую ночь вливался выступавший из берегов столичных улиц гниющий поток пороков, нищенства и бродяжничества; в том чудовищном улье, куда каждый вечер слетались со своей добычей трутни, паразитирующие на здоровом обществе.

Негодяи всех национальностей (испанцы, итальянцы, немцы), всех вероисповеданий (иудеи, христиане, магометане и язычники), покрытые язвами, сделанными кистью и красками, просившие милостыню днем, ночью превращались в разбойников. Словом, он очутился в громадной гардеробной, где в ту пору одевались и раздевались все лицедеи бессмертной комедии, которую грабеж, проституция и убийство играют на мостовых Парижа. Он вырвался от тех «калек», что его схватили, и бросился бежать. А они следом. В панике теряя рассудок и не следя за поворотами, он выскочил на незнакомую улицу. Но преследователи не отставали.

Перед ним была обширная площадь неправильной формы, дурно вымощенная, скверно пахнущая. На ней горели костры, вокруг которых кишели кучки странного вида людей. Они уходили, приходили, шумели...

И тут он заметил открытую дверь в одном из темнеющих в сумраке зданий. И побежал туда, пытаясь укрыться от своих преследователей. За заманчиво приоткрытой створкой оказался шумливый кабак...

На пороге его встретила незнакомка — хрупкая, невысокого роста, с черными волосами, уложенными в затейливую прическу. На вид ей было лет двадцать пять. Она улыбнулась очаровательной улыбкой и пропустила его внутрь.

«Неужели здесь еще могут быть такие?» — промелькнула мысль в голове его. Он был поражен красотой этой молодой женщины.

Его преследовали остановились в паре шагов от странного заведения, помялись-помялись и стали расходиться.

Женщиной оказалась та самая Елена де Мэра Гияз, но здесь она звалась Елена де Вьериль. Она с легкой улыбкой одним взглядом спровадила преследователей Хенса.

Здесь о ней ходило много разных легенд, но самым страшным слухом был тот, что женщина — ведьма. И связываться с ней здесь никто не хотел. Несмотря на то, что еще одна из легенд гласила, что у нее самые лучшие девочки...

Внутри кабака.

Вокруг большого костра, пылавшего на широкой круглой каменной плите и лизавшего огненными языками раскаленные ножки тагана, на котором ничего не грелось, были кое-как расставлены трухлявые столы, очевидно, без участия опытного лакея, иначе он позаботился бы о том, чтобы те стояли параллельно или не образовывали такого острого угла. На столах поблескивали кружки, мокрые от вина и браги, а на скамьях сидели пьяные мужчины, лица которых раскраснелись от вина и огня. Толстопузый весельчак чмокал дебелую обрюзгшую девку.

«Забавник» (на воровском жаргоне это нечто вроде «солдата-самозванца»), посвистывая, снимал тряпицы со своей искусственной раны и разминал запеленатое с утра здоровое и крепкое колено, а какой-то хиляк из чистотела и бычачьей крови готовил назавтра «христовы язвы» на ноге. Через два стола от них «святоша», одетый как настоящий паломник, монотонно гнусил «тропарь царице небесной». Неподалеку новичок-припадочный брал уроки падучей у опытного эпилептика, который учил его, как, жуя кусок мыла, можно вызвать пену на губах. Здесь же страдающий водянкой освобождался от своих мнимых отеков, а сидевшие за столом воровки, пререкавшиеся из-за украденного вечером ребенка, вынуждены были зажимать носы.

Слышались раскаты грубого хохота и непристойные песни. Люди говорили, ругались, твердили свое, не слушая соседей, чокались. Под стук кружек вспыхивали ссоры, и драчуны разбитыми кружками рвали друг на друге рубахи.

Израэль смотрел на это... и едва дышал. Он брезгливо обошел несколько столов, за которыми сидели посетители. И сел на самой дальней лавке, принявшись осматривать заведение, в которое он попал. Тут к нему подсела девушка, которую явно подослала хозяйка заведения. Она выбрала самую дешевую. Просто чтобы узнать, есть ли у посетителя деньги. Елена всегда так делала.

Израиль не сразу заметил, как к нему подсела девушка. Он был погружен в свои мысли. Разве он таким представлял себе Париж? Неужели ради этой грязи он сбежал из родной деревни? Хотя это была не вся правда, уехал он еще по одной причине. Из-за нежелательной женитьбы.

                                                   ***

— Этот еще жив...

— Что будем делать?

От этих странных фраз Израэль пришел в себя. Перед глазами его стоял туман, в теле была какая-то слабость. Он не сразу рассмотрел Елену и узнал ее. А рядом с ней был какой-то молодой человек — блондин, и тот тоже в свою очередь над ним склонился.

— Нам необходим слуга...

И Израэль снова потерял сознание.

Окончательно Ханс пришёл в себя уже в небольшой комнате, точнее, в каморке. В которой находилась его койка, на которой он сейчас и лежал. Израэль открыл глаза и как в тумане рассмотрел небольшой стол, который стоял здесь же, неподалеку от него.

Дверь открылась — и в комнату вошла та самая девушка, с которой он столкнулся на входе, когда вбежал сюда вчера.

— Ну наконец-то, мы думали, ты не проснешься, — проговорила она.

Хенс не помнил, как он здесь оказался, и не понимал, что он здесь делает.

— Не проснусь? — удивлённо спросил у неё Израэль.

— Да, ты уже дня три лежишь без сознания.

Он не мог поверить в услышанное, как три дня? У него было такое чувство, будто он вошёл сюда вчера. А минуло трое суток...

Через несколько дней Израэль хотел уже покинуть этот двор. Он познакомился с сыном хозяйки Андрее — с тем самым платиновым блондином, который склонялся над ним тогда, когда он лишался сознания.

Но вскоре случилась странность — Хенс случайно заметил у себя на запястье наколку. Какая-то дурацкая татуировка: крылья летучей мыши и роза. Но самое странное было в том, что он не помнил, когда и как ее сделал.

Хозяева проявили к нему чрезвычайное радушие, а как только Андрее и его мать Елена выяснили, что ему некуда идти и у него нет работы, Елена тут же предложила и работу, и кров.